Главная страница

Регистрация

Вход

english

  

Четверг, 28.03.2024, 22:50   

Приветствую Вас Гость | RSS  

  

   Элбилге :: Прикосновение к истории

   Elbilge :: Touch a History

Начало » Статьи » Политика » Киргизия

Политика в Киргизии – борьба элит за захват государства
Политика в Киргизии – борьба элит за захват государства
Назикбек Кыдырмышев, Бегимай Абишова
Стойкость посткоммунистического государственного аппарата играющего огромную роль в общественно-экономической жизни постсоветских обществ, позволяет находить общую закономерность для процессов, произошедших за 15 лет с момента развала СССР. Для политико-экономических элит, сформировавшихся благодаря действиям государства по распределению ресурсов, в течение всего этого периода был важен контроль над самим государством на локальном или общенациональном уровне, что периодически приводит к конфликтам среди них. Данный процесс может быть охарактеризован как борьба элит за захват государства, которая охватила все уровни социально-политической организации в Киргизии и СНГ.
Изменения на постсоветском пространств, по существу, являются продолжением горбачевской перестройки, т.е. «реформ сверху». В таких условиях на первый план выходит ни форма правления и методы управления обществом, а способность государства осуществлять политический контроль над подчиненной территорией. Самуэль Хантингтон отмечал, что ‘самая большая политическая разница между странами не в форме правления, а в степени управления. Различия между демократией и диктатурой меньше, чем различия между странами, где политика воплощает в себе согласие, общность, легитимность, организацию, эффективность и стабильность и теми странами, где политика не обладает такими качествами’. [1] В постсоветских странах все еще сохраняется большая роль государства (подразумевается государственно-чиновничий аппарат, занятый не только в системе управления обществом, но параллельно контролирующий ресурсы страны), а политическая культура подразумевает весьма персонифицированное понятие власти – преобладание в умах государьственности (по выражению Михаила Афанасьева), поэтому формы правления и методы управления в странах СНГ не отличаются разнообразием. Неформальные структуры, такие как кланы, патронаты и т.п., настолько проникли в государственный аппарат, что следует говорить, о том, что благополучие, сила и безопасность местных элит, отношения и принятие решений внутри подобных неформальных структур, регулируются и зависят от позиций их членов в формальных структурах власти.
На постсоветском пространстве огромный государственно-чиновничий аппарат, так называемый административный ресурс, становится не только управляющей структурой общества, но и его неотъемлемой функциональной частью, важнейшим инструментом в социально-политических процессах внутри общества. Таким образом, в случае с постсоветскими странами больше стоит уделять внимание возможности авторитарного режима к управлению не только обществом, но и государственным аппаратом, при этом отношения с неформальными структурами привязаны к отношениям с формальными структурами власти.

Многие постсоветские управляющие системы используют пирамидальную структуру, с одной стороны совпадающую с административно-территориальным делением страны, а с другой стороны – с политической организацией советского государства.

График 1
Таким образом, можно отметить, что так называемый административный ресурс, используемый властью для проведения политики имеет многоуровневую структуру. Подобная структура состоит, в Киргизии, например, из президентского, республиканского, областного и районного уровней [2] (график 1), в которых осуществляются и принимаются решения, соответствующие данному уровню. Первый уровень (условно назовем его П-уровнем) – соответствует современному президентскому и уровню политбюро ЦК КПСС в советское время и включает высшую господствующую элиту страны. Другое дело, что в отличие от однопартийной системы, где был предусмотрен общепринятый процесс замены и даже смены лидера, ступенчатый путь наверх [3] ; в сегодняшних авторитарных режимах, система управления сильнее зависит от лидера страны, как бы физически привязана к нему, а воспроизводство элит на всех уровнях носит кланово-патронажную ориентацию. В случае с режимом Акаева, - П-уровень – это так называемая семья, которая включала не только непосредственно членов семьи Акаевых, но и наиболее близких к ним людей. Республиканский уровень включал в себя деятелей общенационального масштаба, среди которых были чиновники общенациональных государственных структур, депутаты национального парламента, и даже служащие президентского аппарата, не имеющие близких отношений с П-уровнем. И так далее вниз по цепочке. Каждый уровень борется за близость к вышестоящему уровню или за право занять его. Наиболее близким теоретическим определением характера политической структуры постсоветских стран, стало, по нашему мнению, определение М. Афанасьева правящей элиты (или по его словам «господствующего слоя») как постноменклатурного патроната, хотя многое в выводах автора относится к российской действительности. [4]
Следует отметить также, что в странах, подобных нашим, государство не может рассматриваться как унитарное, неделимое целое, но напротив, должно рассматриваться как круг конкурирующих деятелей, и данная конкуренция может идти и среди правящей элиты внутри государственного аппарата, и даже внутри Белого дома, за большую близость к президенту, то есть к П-уровню. Властная пирамида уже на втором уровне распадается на систему пирамидально построенных структур, не только конкурирующих друг с другом, но и стремящихся занять более высокое положение или обрести большую самостоятельность от центра. Великолепное определение данному политическому явлению дано в сборнике Паулины Джонс Луонг, в котором отдельная глава названа "State Against Itself” – «Государство против самого себя». [5] Мы хотели бы добавить, что процессы, произошедшие на постсоветском пространстве с тех пор как оно стало так называться, отражают «дефицит государства» лишь на самых нижних его уровнях, когда речь шла о социальном обеспечении или защите территорий; в вопросах управления государственным аппаратом, местными элитами и контроля над ресурсами страны, весьма трудно говорить о «дефиците государства». Исследователям, возможно, следует признать, что кланово-патронажная система управления возникает не столько из-за постепенного распада советской системы управления,[6] а сколько из-за ее генезиса, логики ее развития. Любая партийная система правления предусматривает назначение на те или иные посты людей близких к этой партии, другое дело, что в однопартийной системе это ведет к формированию стабильных региональных кланов и патронажных систем, объединенных, в первую очередь, логикой самой (пост)советской) многоуровневой системы, начиная от района, заканчивая областями и республиками. Этот вопрос требует более целенаправленного и расширенного исследования и теоретизирования.
Уроки управления (пост)советским государственным аппаратом
На постсоветском пространстве логика власти не изменилась. Центр контролирует нижестоящий громоздкий аппарат, созданный, в свою очередь, для управления над населением и ресурсами страны. Если при Советском Союзе центр контролировал систему власти за счет распределения доступа к ресурсам, то в первые годы образования стран СНГ, центр контролировал ее за счет распределения ресурсов (приватизации). Таким образом, сам метод контроля системы власти, по сути, оказывается одинаковым. Другое дело, что степень контроля над распределением ресурсов, то есть степень контроля над приватизацией, определил силу или слабость того или иного режима позднее. Основной категорией определившей развитие постсоветских государств, стала форма правления, задействованная в первые годы независимости и степень контроля тех управляющих систем со стороны лидера страны.
Горбачевская реформа в области государственного управления Советского Союза и всех союзных республик, внедрила в СССР сначала парламентскую, и лишь потом президентскую систему управления. 12 декабря 1989 года на внеочередной сессии Верховного Совета СССР высшим органом власти был утвержден Съезд народных депутатов,[7] а в феврале 1990 года отменена 6-я статья, о руководящей роли коммунистической партии в стране. В том же феврале 1990 года были проведены выборы в Верховный и местный советы Киргизской ССР. Все первые секретари поспешили переквалифицироваться в главы советов, однако, в нашей стране А. Масалиев не смог перейти на президентский уровень, что и определило, на наш взгляд, развитие страны в дальнейшем.
Акаев неожиданно пришел к власти в 1990 году, на волне всеобщего недовольства Масалиевым и его окружением, как компромиссное решение Жогорку Кенеша, киргизского законодательного органа. Основной задачей Акаева стала борьба с парламентом за перераспределение власти и создание режима личной власти. На наш взгляд, основную роль в этом процессе сыграла приватизация и поток западных кредитов, так как сама система управления, созданная в СССР была построена на контроле и распределении ресурсов центром. В начале 1990-х годов этими ресурсами в Киргизии (в отсутствие достаточного количества природных ресурсов) стали приватизация советского наследства и зарубежные кредиты.
Еще в 1987 году на сессии Верховного Совета СССР было принято решение о переходе к рыночной экономике. Приватизация собственности в Киргизии началась согласно закону Жогорку Кенеша «Об общих началах разгосударствления, приватизации и предпринимательства в Киргизской Республике» от 20 декабря 1991 года. Для реализации этого закона был образован Фонд государственного комитета по управлению государственным имуществом и поддержке предпринимателей (Госкомимущество). На первом этапе приватизации (1991 – 1993) было приватизировано 32,6% объектов общественного хозяйства, 17,5% предприятий преобразовано в акционерные общества, в которых впрочем, главной долей акций завладели руководители этих предприятий. Мы хотели бы обратить внимание на связь приватизации в формировании авторитарных режимов в постсоветских странах, когда многое зависело от контроля над приватизацией (или фактическим распределением) государственного имущества со стороны либо парламента, либо президента. Данное обстоятельство является общим для стран, где проводилась приватизация государственной собственности, и лидеры стран использовали контроль над приватизацией как средство укрепления личной власти принимая меры по борьбе с коррупцией. В Узбекистане антикоррупционный закон был принят уже в 1992 году; в Киргизии Акаев только к 1994 году принял подобные меры; в июне он поручил Прокуратуре, Комитету Национальной безопасности, Министерству внутренних дел и Госфининспекции при правительстве КР произвести проверку случаев нарушения законности при проведении приватизации. Меры были запоздалые, так как к концу 1993 года была завершена приватизация 39% объектов промышленности, 67,5% строительно-монтажных управлений, 98,7% учреждений бытового обслуживания, 80,7% предприятий торговли и общественного питания. Первый этап приватизации фактически мало контролировался Акаевым, и многое решалось на местах, что и привело к созданию региональных неформальных структур относительно независимых от самого президента.
Таким образом, мы имеем достаточно логичное построение авторитарных режимов по силе: от тоталитарного культа личности в Туркмении, где С. Ниязов пришел к власти в 1985 г., и где советское экономическое наследие полностью и изначально контролируется государством; сильных авторитарных режимов Каримова и Назарбаева, пришедших к власти в 1989 г., контролировавших приватизацию с самого начала, так как оба этих лидера прошли путь от первых секретарей коммунистических партий республик до спикеров парламентов и президентов, и с помощью этого распределения ресурсов построивших свою пирамиду власти; [8] до относительно слабого режима Акаева, который смог установить контроль над распределением ресурсов (приватизация и распределение кредитов) лишь к 1994 г., что привело к появлению относительно независимых политических акторов.
От приватизации выиграли в первую очередь местные элиты, связанные с центром через своих представителей в центре различными неформальными кланово-патронажными связями или при помощи подкупа представителей Госкомимущества, в который была передана собственность, подлежащая приватизации. Обстоятельство было использовано президентом Акаевым для кампании дискредитации депутатов, роспуска парламента и лишения депутатов неприкосновенности. Однако дальнейшее укрепление власти президента шло в контексте распределения потока западных кредитов. Да и сам роспуск «легендарного парламента», когда он разделился на две части, был обусловлен тем, что часть депутатов хотела доступа к западным кредитам, и приватизации оставшегося имущества, теперь уже контролируемых Акаевым. К концу века, когда западные кредиты резко сократились, а приватизация достигла 60-70%, в Киргизии начинают формироваться оппозиционные движения. Акаев, который пришел к власти в качестве компромисса, долгое время правил за счет компромисса с региональными элитами, обеспеченного в свое время приватизацией и распределением кредитов. В условиях отсутствия достаточного количества природных ресурсов, уменьшения государственной собственности, окончания притока зарубежных кредитов, основным ресурсом подпитывающим власть является население, имеющее хоть какой-то бизнес. Тогда режим Акаева приходит к другому методу контроля над региональными элитами. Центральная власть в лице Акаева в Киргизии вновь приходит к форме контроля над государственным аппаратом путем распределения доступа к ресурсам. Главным ресурсом, питающим государственный аппарат, становится прикрытие бизнес-структур, возникших в этот период  и непосредственное участие госслужащих в самих бизнес-структурах или государственных акционерных компаниях.
Данный процесс неизбежно приводит к «криминализации государства», когда «само государство (а не отдельные лица или неформальные структуры) играют важную роль в пособничестве и соучастии в коррупционной практике.[9] Коррупционное государство становится одновременно источником угрозы и протекции (защиты) для любого бизнеса – то есть несет в себе отличительные черты любого рэкетира с района. В ситуации когда государство одновременно оказывает давление на бизнесмена с тем чтобы тот платил налоги и взятки коррупционерам за протекцию, в конце концов, бизнесмен решает платить только за «крышу», что ведет к формированию огромного сектора теневой экономики (график 2). [10] Большая часть бизнеса в Киргизии не производит коррупционных выплат, так как принадлежит лицам, связанным с государством, на том или ином уровне, но все же размеры выплат остальной части, образуют солидный поток средств идущий снизу вверх.
Об этом говорят многочисленные свидетельства о деятельности «Кошелька» – Малабаева, личного счетовода акаевской семьи, рассказы не только граждан Киргизии, но и свидетельство Александра Хинштейна, члена комитета Государственной Думы России от фракции «Единая Россия», который присутствовал при изъятии секретного архива А. Акаева. Хинштейн сообщил, что «обнаружены дневники Акаева, которые он вел на русском языке». «Дневники свидетельствуют о сложившейся в этой стране разветвленной системе поборов и взяток на самом высшем уровне», – отметил депутат [11].  В нашем случае эти отметки возможны, [12] прежде всего, благодаря существованию огромного сектора теневой экономики, созданной киргизскими подданными, масштабы которой впечатляют.
Так, например, швейное производство в Киргизии, по словам председателя Ассоциации «Легпром» Сапарбека Асанова включает в себя более 150 000 рабочих, вдобавок около 70% киргизских рабочих мигрантов в России и Казахстане (250-300 тысяч) заняты в сфере реализации продукции киргизских швейников. Согласно Национальному статистическому комитету, экспорт готовой продукции швейников составил около 1,5 миллиарда сомов в 2004 г., а по информации С. Асанова в том же 2004 г., экспорт составил 7-20 миллиардов сомов, при общем выпуске продукции на 54 миллиарда сомов. Между тем, официальные налоговые поступления от швейников составляли не более 1,5 миллиона сомов в год. [13]
График 2 отражает ситуацию, сложившуюся в Киргизии

График 2
В условиях рынка бизнес-структуры могут избежать прямого давления конкуренции лишь при условии монополизации рынка. Налоги, пошлины и коррупция хотя и составляют давление на бизнес-структуры со стороны государства, но они в отличие от рыночной конкуренции не являются прямым давлением, и, следовательно, их можно избежать, тем более, что государство в лице чиновников предлагает выбор. Предложение идущее от коррупции в графике, несет в себе как угрозу создания препятствий деятельности, путем двойного давления (налоги, пошлины и сама коррупция, вымогательство) так и протекцию от самого себя и себе подобных (покровительство). Таким образом, государственное давление на бизнес в условиях развитой коррупции, может быть снижено при условии протекции со стороны государственных чиновников. Однако наиболее благоприятным для бизнес-структур в данной ситуации является контроль самого государства. В условиях коррупции контроль государства (или его части на республиканском, областном или районном уровнях) может обеспечить уменьшение давления вплоть до ноля, как со стороны государства, так и со стороны рыночной конкуренции. Так как большинство бизнес-структур создано хозяевами благодаря той или иной связи с государством, или благодаря тому, что они являются частью государственного аппарата, захват государства на том или ином уровне обеспечивает не только сохранность бизнеса, но и обеспечение режима наибольшего благоприятствования для собственной экономической деятельности. Отсюда захват семьей Акаева не только самого государства, но и наиболее выгодных бизнес сфер в стране, так как бизнес семьи становился вне конкуренции и был обеспечен высочайшим собственным прикрытием. Вообще, итогом борьбы множества бизнес-структур за контроль над государством становится буржуазная демократия и свободная (чистая) рыночная конкуренция. Киргизии находится в начале этого пути, и поэтому сегодня бизнес-структуры являются игроками пытающимися захватить государство с целью не только обеспечения защиты от коррумпированной системы и снижения давления со стороны государства, но и снижение давления рынка. Бизнес-структуры, ищущие снижения давления рынка и официальных налоговых выплат, путем взяток усиливают не только политико-экономическую, но и социальную мощь государства-рэкетира в лице богатеющих чиновников, которые на эти средства обеспечивают себе поддержку со стороны обедневшего населения, вынужденного вступать в клиентарную связь с сильными мира в поисках защиты от сильных этого мира.
Создается анекдотичная ситуация прямо противоположная общепринятому принципу демократического общества, основным ядром которого считается средний класс. В ситуации подобной киргизской – средний класс является основой силы режима, так как основные коррупционные выплаты идут от бизнесменов среднего класса, неспособных, ввиду отсутствия эффективной венекулярной партийной системы и неэффективности гражданского общества, обеспечить свое представительство в государственных или представительских органах.
В подобной системе при отсутствии достаточного количества ресурсов, контролируемых непосредственно государством, режим может функционировать лишь при условии постепенной монополизации как незаконных выплат (как это предпринималось в Туркмении), так и монополизации экономического сектора, находящегося в исключительно привилегированном положении. В России государство вновь стремится поставить под свой контроль крупный бизнес, например, случай с ЮКОСом; в Казахстане Назарбаев не выпустил из рук большую часть экономического наследия Союза, хотя очень многие жаждут этого. В случае с режимом Акаева, семьей были созданы собственные бизнес-структуры, которые постепенно захватывали крупный бизнес в нашей стране. Захват крупного бизнеса в Киргизии со стороны семьи Акаевых мы объясняем не столько жадностью его членов, а сколько логикой постсоветской управляющей системы, способом ее самосохранения. Революция позволила предотвратить превращение Киргизии в политическую и экономическую вотчину семьи Акаевых, хотя ее трудно назвать буржуазной или демократической и тем более народной.
Революция местных элит
Сохранность системы политического контроля над обществом и другими уровнями государственного аппарата (что, возможно, более важно), во многом зависит от того, сможет ли та или иная господствующая верхушка первого П-уровня (график 1), в случае ухода с политической арены политика, правящего страной, обеспечить преемственность власти, и, следовательно, собственное самосохранение, гарантирующее стабильное управление. Другими словами, способность правящей элиты П-уровня, аккуратно снять голову (если все возможности удерживать ее прямо, т.е. источники общей легитимности, исчерпаны) и заменить ее другой – определяет работоспособность системы и стабильность страны в целом. Получается, что высший уровень властной пирамиды, в условиях постсоветской традиции подтверждения легитимности путем выборов, является также самой уязвимой ее частью. Власть на данном уровне может передаваться только посредством назначения преемника из самого П-уровня, что является чуть ли не единственным способом воспроизводства элиты на высшем государственном посту и способом сохранения верховной власти элитой П-уровня. Пока что мы имеем несколько примеров удачных или неудачных попыток обеспечения преемственности: лидеры России и Азербайджана сумели обеспечить условия для передачи власти преемнику; Грузия, Украина и Киргизия с их цветными революциями стоят в ряду неудачных способов или попыток обеспечения преемственности власти первым уровнем, что и привело к смене высших элит в этих странах. Анализируя и прогнозируя будущую политическую ситуацию в других странах СНГ, где лидеры будут вынуждены передать власть в силу исчерпания легитимности, [15] мы должны сравнивать ситуации в перечисленных пяти странах. Так, например, было очевидно, что семья лидера страны играла важную роль в этой системе на всем постсоветском пространстве, но в малых странах, таких как Азербайджан и Киргизия, семья практически полностью занимала первый П-уровень. Следовательно, сама система толкала эти страны на семейную преемственность власти, что было невозможно, например, в России, не только из-за цивилизационного различия, но и из-за большего количества игроков на самом высшем уровне. Возможно это, в свою очередь, и повлияло на решение Бориса Ельцина на назначение своим преемником Путина – совсем неизвестного тогда «человека со стороны».[16]
Таким образом, изучая степень целостности самой элиты первого уровня или влияния семьи на высший уровень властной пирамиды, и, соответственно, способности элиты П-уровня контролировать низшие уровни государственного аппарата, мы можем предполагать способ преемственности власти, который предложат в будущем другие лидеры стран СНГ, и степень успеха процесса.
В случае провала назначения преемника происходит революция, организованная (или поддержанная) элитами низшего уровня и новая элита первого уровня, пришедшая на ее волне, начинает распространять свое влияние на низшие уровни пирамидальной системы, пытаясь выстроить новую патронажную систему внутри формальных государственных структур. В этом отношении мы хотим дополнить взгляд Анны Гржимала-Бюссе и Паулины Джонс Луонг на политические процессы на посткоммунистическом пространстве, которые объясняются как процесс создания государства, которое они определяют как конкуренция элит за власть с целью создания структурного механизма, через которое осуществляется и проводится в жизнь политика. [17] В свете опыта, приобретенного в ходе постреволюционных событий в трех «оранжевых» республиках СНГ и стойкости государственно-чиновничьего механизма, мы в свою очередь характеризуем политические процессы на постсоветском пространстве за последние 15 лет, как борьбу элит за захват государства, так как в осуществлении политики, затрагивающей как формальные, так и неформальные структуры, используются уже готовые формальные государственные структуры. Мы хотели бы определять понятие «захват государства» не «как подгонку структуры основных законов игры (то есть законов, правил, постановлений и положений) через незаконные и непрямые частные выплаты официальным лицам»,[18] но как «прямой захват государственных структур». Захват государственных структур идет не только на высшем первом уровне, он охватывает все уровни государственного аппарата. Данный процесс хотя и консервирует систему (на всех уровнях пирамиды появляются устойчивые кланово-патронажные структуры), но не является источником стабильности, так как представители властных структур испытывают давление, как со стороны нижних уровней, так и со стороны других игроков (представителей других кланово-патронажных структур), отодвинутых или припозднившихся. Эта система была эффективна в советский период, когда контроль над ресурсами и однопартийная система не предполагали выхода на политическую арену дополнительных игроков. Сегодня стабильность системы связана не только с зависимостью местных лидеров от ресурсов, контролируемых государством, но и от степени достаточности этих ресурсов. Поэтому, например, режим Н. Назарбаева в Казахстане, где много нефти и мало людей, стабилен по сравнению с более жестким режимом И. Каримова, где и того и другого достаточно. Само по себе давление местных элит на центр не является постоянным, так как все игроки (и те, кто являются частью государственной машины или имеющие в ней прочные связи, и те, кто нет) в любом случае сильно зависят от государства и предпочитают лишний раз не рисковать. Давление подчинено периодичности выборов, так как в странах СНГ они являются важнейшим инструментом легитимизации власти и лишь тогда давление оказывается эффективным. Не обязательно давление будет идти на самый высший уровень, местные выборы не менее важны. Несмотря на незначительность местных советов в системе режимов, выборы в них могут служить индикатором способности элиты первого уровня контролировать систему в целом (что и является залогом сохранения режима) и, следовательно, обеспечивать ее общую стабильную работу. В Киргизии, например, выборы в местные советы продемонстрировали тенденции появления новых акторов-элит на региональном уровне уже за почти полгода до всеобщих парламентских выборов, повлекших за собой революцию. Победа в местных выборах хотя и не дает реальной власти, но позволяет местным стронгмэнам[19] стать частью государственного аппарата, что сужает амплитуду возможностей воздействия последнего на первых.
Классическим может стать пример Киргизии, когда борьба элит на местном уровне повлияла на смену президента и, следовательно, на смену всего высшего уровня власти. Несмотря на провал с назначением семейного преемника в Киргизии, сам способ преемственности, придуманный злым гением Акаева, на наш взгляд являлся наиболее лучшим выходом из сложившейся действительности. На всем постсоветском пространстве налицо фактическая политико-экономическая децентрализация, которую лидерам стран когда-нибудь придется признать. Акаев первым признал ее и пытался поделиться властью с региональными элитами. Переход на парламентскую форму правления де-факто, гарантировал семье Акаева не только продление властных полномочий, но и укрепление власти путем вовлечения наиболее сильных региональных игроков на высшие уровни власти. Парламент из «карманного» приложения к президентскому аппарату становился эффективным инструментом управления регионами, так как депутаты, допускались к самой семье через усиливших свое влияние сына и дочери Акаева, избранных в парламент. Контроль над крупным бизнесом в стране и союз с наиболее сильными региональными игроками, давал режиму Акаева еще неопределенное количество времени. Мы хотим сказать, что, несмотря на конституцию, скорее всего, парламент стал бы высшим уровнем власти, соответствующим условному П-уровню (таблица 1), так как он бы обеспечивал прямой контакт и сотрудничество с семьей. Поэтому семья не шла на какие-либо уступки и не соглашалась на присутствие 5-6 оппозиционных депутатов, [20] которые были бы паршивыми овцами в новой акаевской семье. Семье приходилось соглашаться на присутствие новых членов, потому что у нее не было выбора, да и кормили бы их явно не они.

График 3 ("киргизский")
Однако Акаев переиграл самого себя, так как региональные стронгмэны, отлично понимали, что 73 места в парламенте, где будут заседать сын и дочь Акаева, дают доступ к высшему уровню власти. Победа на выборах гарантировала местным элитам доступ к высшему уровню власти минуя областной и республиканский уровни (график 3).
Борьба развернулась нешуточная, подкупаемые по нескольку раз киргизские избиратели, мечтали о том, чтобы выборы были каждый месяц или хотя бы каждый год. Проигравшие гонку кандидаты, торгуясь с центральной властью, становились на сторону оппозиции, в результате чего в одночасье возникло множество оппозиционных фамилий, которых раньше почему-то не слышали. К слову сказать, требования оппозиции сводились к тому, чтобы выборы были справедливыми. Требования подкреплялись случаями гражданского неповиновения со стороны преданных сторонников-клиентов депутатов. Депутаты рассматриваются избирателями, как патроны, оказывающие им защиту и покровительство. Можно привести аналогию с человеком, идущим по жизни с банкой меда – запах меда привлекает большое количество мух, не каждой мухе достается мед, но запах меда все же манит. Клиенты депутата – люди в основном бедные и наивные, обеспечивают, таким образом, воображаемую защиту от вечного зла, которым стало для нас государство, хотя сама их бедность и является лучшей защитой от государства, которому они не нужны. Таким образом, может собраться большое количество сторонников депутата, которые требуют справедливых выборов. В результате проведения справедливых выборов оппозиционные кандидаты должны были попасть в новый парламент, то есть на самую высшую ступень пирамиды власти, где торговля бы возобновилась. Неожиданно большое количество «оппозиционных» кандидатов не позволило Акаеву рассчитывать на силовое подавление оппозиции, так как на это просто физически не хватало сил. Так, например, соотношение сил протестующих и представителей силовых структур в Аксы в 2002 году, было равно пропорционально, но в 2005 году из-за возникновения множества очагов неповиновения, в том же Жалалабаде было не более 200 командированных милиционеров. Естественно, что в таких случаях режим не делает ставку на представителей местных правоохранительных органов. Часть известных нам кандидатов устроила революцию, причиной которой стала совокупность: mind aflame [21] охватившим СНГ после революций, аксыйской трагедии, постепенного уменьшения зависимости от подачек со стороны государства благодаря переводам трудовых мигрантов, умелой агитации оппозиции, отчаяния и бедности, и всего того, что в определенный исторический момент оказывается в определенном месте. «Насилие – PR бедных» - эта формула, предложенная Борисом Кагарлицким, подействовала на зарубежных доноров, которые, увидев разгромленный Бишкек, теперь пытаются включить Киргизию в ряд беднейших стран, чего долгое время, кстати, добивался Акаев.
Местные стронгмэны (или местные элиты) поддержали революцию, потому что в условиях кланово-патронажной системы, ставшей частью государственного аппарата, единственный способ продвижения вперед и вверх – это перевороты на местных уровнях власти. Любая смена акима в районе – это не часть системы самовоспроизводства элиты, а небольшой переворот местного уровня, когда один клан заменяет другой, если, конечно, это не патронажное назначение. [22] Мартовская революция была шансом для многих, надеющихся на перетасовку колоды от центра до регионов, и поэтому она нашла много сторонников среди местных элит. Однако местный административный ресурс поспешил проявить лояльность по отношению к центру с целью сохранения своих позиций. Взамен, региональные лидеры получают большую самостоятельность от центра, так как теперь центр вынужден требовать гораздо меньше от местных лидеров, чем это было при Акаеве, взамен на их лояльность. Таким образом, мартовская революция становится революцией региональных элит, которые в любом случае получили больше возможности для торгов с центром, чем это было при Акаеве, что приводит к новым пактам между ними и центром. И в этих взаимных пактах усматривается усиление регионов де-факто. Конституционная реформа – это всего лишь желание местных элит закрепить это положение де-юре. Другое дело, что существует лишь определенное количество местных элит фактически оформивших новые, выгодные для них пакты с центром, другие местные элиты, так и остались со старыми договорами, и таких большинство. Поэтому революция продолжается, а киргизское общество еще больше дробится.
Сегментированное киргизское общество
Переворот, осуществленный группой джигитов, ворвавшихся в ставку непопулярного хана – сюжет настолько типичный для тюркских каганатов тысячелетия назад, что все разговоры о потере корней кажутся пустыми. Выявляется также сегментарность, раздробленность нашего общества и народа, что было типично для всех кочевых сообществ в прошлом. [23] Сегменты кочевого сообщества и их лидеры, были лояльны хану до тех пор, пока он их устраивал. Сильная власть хана была, возможно, лишь при условии завоевания оседлых государств, когда хан становился центром, распределяющим поступившие извне ресурсы (в кочевой экономике добавочный продукт практически отсутствовал) – что весьма напоминает случай с Акаевым, приватизацией и кредитами. Само это распределение ресурсов в обмен на лояльность, все же усиливала местных региональных лидеров. Ресурсы истощались, региональные лидеры крепли и обособлялись, лояльность их к центру падала. Падение лояльности к центру и усиление региональных элит ведет к большей сегментации общества, так как населению регионов выгоднее искать покровителей не в слабом центре, а в сильном районном или областном манапе или акиме. Уровень системы управления нашего государства стоит в одном ряду с кочевым элем – возможно, этот факт успокоит патриотов.
Сегодня многие говорят об опасности гражданской войны в Киргизии, о так называемом, таджикском варианте. Сила региональных элит очевидна для всего постсоветского пространства и Акаев единственный, кто признал это в свое время, - другое дело, что некоторые режимы все еще имеют ресурсы удерживать их, другие удерживают их с трудом, как, например, в Узбекистане.
В Киргизии памятен эпизод с попыткой президента КР Бакиева сместить с поста губернатора Жалал-Абадской области Жусупа Жеенбекова в 2006 году. По конституции президент имеет право смещать не только областных, но и районных руководителей. Однако областной губернатор, опираясь на местных стронгмэнов, отстоял свой пост, и, следовательно, позиции поддержавших его. Прецедент с Жеенбековым может побудить людей из районных администраций объединяться вокруг областного акима, чтобы совместно противостоять давлению центра и местных элит, оказавшихся вне игры, то есть вне позиций в государстве. Подобные областные объединенные кланы со временем могут вступить в борьбу за власть на самых высших уровнях – республиканском и ‘П-уровне’ (график 4). Упразднение областных структур и переход на другой уровень административного деления в Киргизии является средством укрепления власти центра над регионами и устранением угрозы раскола внутри страны по областям.

4 довоенный таджик
Категория: Киргизия | Добавил: elbilge (18.05.2007)
Просмотров: 3899 | Рейтинг: 4.9 |

Меню сайта
Категории каталога
Киргизия [10]
Поиск по каталогу
Форма входа
Статистика
Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Наш опрос
На ваш взгляд - война 1939 - 1945 гг. это:
Всего ответов: 615
Друзья сайта

Copyright elbilge © 2003-2007 Сайт управляется системой uCoz